Оглавление | Словом о вере | О "Державной" иконе | О нашем храме

Расписание богослужений | Наши координаты | Фотогалерея

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Дорогой мой В.А.!

 

Прошел уже один день моего пребывания в Сарове, в том Сарове, о котором я так давно ду­мал, в который душой так давно рвался... Спешу поделиться с тобой всем, что переживает сердце, чем волнуется ум, чем вообще живу в эти исто­рические минуты. Не посетуй, если иногда я буду несколько подробен, но мне кажется, что даже мелочи из Сарова в эти святые дни — далеко уже не мелочи.

В Арзамас приехал я в восемь часов двадцать минут утра. На вокзале не найти было даже лег­кового извозчика: дополнительный поезд, привез­ший нас, в Арзамас пришел в первый раз и извоз­чики о нем не знали. Кое-как добрались мы до почтовой станции. И здесь ждала нас с М. неуда­ча. Оказывается, почтовых лошадей разрешено давать лишь лицам официальным, получившим на то особое свидетельство или от Нижегородского губернатора, или от Арзамасского исправника. А у меня, кроме проездного билета, подписанно­го тобой, ничего в руках не было. Можно было обратиться за частными лошадьми, но за них про­сят по восемнадцать, двадцать, двадцать пять руб­лей за пару... По совету добрых людей, без вся­кой почти надежды на удачу, направился я к ис­правнику, у которого встретил ласковый прием. Спасибо ему... посмотрев мой билет, он сразу же, без всякой просьбы с моей стороны, выдал мне свидетельство на право пользования на станциях Арзамас, Ореховец, Глухово и Вертьяново трой­кой лошадей. Иначе тогда заговорили со мной и на станции, и мы в двенадцать часов дня выехали из Арзамаса в святую обитель Саровскую.

Лошади нам даны были как в Арзамасе, так и на других станциях, прекрасные, экипажи-та­рантасы и коляски — удобные, просторные. В нашей Новгородии я так не езжал... Впрочем, и здесь, наверно, не всегда все так было хорошо. Лишь на время торжеств открыты почтовые стан­ции, мной названные; сданы они с торгов и на них в ожидании усиленного движения действи­тельно поставлены лошади и экипажи безукориз­ненные.

Местность от Арзамаса до самого Глухова — гладкая равнина, засеваемая хлебом. Рожь везде уже убрана (а у нас только еще начинают жать!), яровых почти не родилось по случаю бездождия — говорят — с Троицы, трав вовсе нет. Всюду страш­ная пыль. Горизонт — громадный, но невеселый, слишком однообразный. Во всю дорогу — ни реч­ки, ни ручейка, ни деревца... Боюсь сказать «ни кустика», так как (кто знает!) быть может где-нибудь в овражке кустик-другой и притаился. Из Глухова в Вертьяново (Дивеево) мы не поехали, а взяли прямо на Саров, чем несколько сократили и дорогу. Чем ближе мы подъезжали к Сарову, тем более стало появляться деревьев; господству­ют сосны, дубы, на общем, так сказать, фоне из березы и липы. Вблизи Сарова, версты за три—четыре до него, начинается лес громаднейший, ис­ключительно сосновый. При всем своем пристра­стии к нашим И-м островам, я полагаю, что Са­ровский лес и выше, и безусловно красивее.

Вся дорога от Арзамаса до Сарова — грунто­вая, большая. В наших краях таких дорог не встре­чается: оставлена незапаханной полоса земли сажен, мне кажется, в сорок—пятьдесят, и по ней колесами наделано дорог столько, сколько в ши­рину дороги может установиться телег. Простор! Где хочешь, там и едешь! Во все время приходи­лось наблюдать, с каким чувством ожидают здесь проезда высочайших особ. От Арзамаса до Ореховца путь царский уже готов: колея или две на дороге выровнены и загорожены на время рогат­ками (чтобы проезжие не размесили колесами дорогу в пыль). На других перегонах дорогу только еще ровняют. В некоторых местах вместо рогаток дорогу обставляют по сторонам маленькими ду­бовыми веточками; ближе к Сарову на дорогу насыпают опилки, задерживающие несколько пыль. В разных местах, и в деревнях, и даже на полях, воздвигаются безыскусственные, но милые именно простотой своей арки... Особенно меня поразила одна арка — с иконой святителя Нико­лая Чудотворца наверху.

От Арзамаса до обители — телеграф и теле­фон. На каждом перекрестке предусмотрительно сделаны надписи с указующим перстом: «В Саров», «В Дивеево» и т.д. В Арзамасе, да кое-где и по дороге, есть бараки для ночлега богомольцев, правда, слишком примитивного устройства: кры­ши на столбах, вроде наших дровяников... В ба­раках понаделана масса скамей для спанья бого­мольцев. Есть по пути специально на эти торже­ства выкопанные колодцы. Есть даже печи с кубами, где богомольцы могут раздобыться ки­пятком. Словом, видно, что об удобствах передви­жения простого богомольца позаботились много.

От Арзамаса до Ореховца (двадцать одна вер­ста), саженей через пятьдесят — или московский казак на коне, или солдат-фанагориец с ружьем. Расположились они на полосах от дороги саже­ней на пятнадцать—двадцать. Чувствуют себя по-видимому пока прекрасно: нередко видишь каза­ка, лежащего благодушно на полосе, а лошадь — треплет его шаровары; чаще встретишь солдата под снопом с трубкой... Восхитился я, увидев этих же солдат на гумне: помогают бабам молотить!.. Выражаясь «высоким стилем» — это «охрана»... Впрочем, придет время, — подтянутся! На других перегонах солдат еще мало. Стоят солдаты лаге­рем и у Дивеева, и у Сарова.

К Сарову мы начали приближаться в седь­мом часу вечера. Чудная погода. Ясное солнце. Легкий ветерок. Во все время пути мы обгоняли богомольцев партиями в пятнадцать, двадцать, двадцать пять человек. Идут и старые и малые, идут и мужчины и женщины, и здоровые и боль­ные. Обычная картина: выстраиваются все гусь­ком, подают друг другу свои дорожные посош­ки-палочки и плетутся к обители такой цепью. Приходилось встречаться с трогательными сцена­ми. Завидев нашу тройку, какая-нибудь старуш­ка издали еще становится на колени и начинает молиться: просит подаяние... Вероятно, идет за тысячи верст, не имея гроша за душой, с боль­шим запасом только веры в Бога, да с неистощи­мым запасом своего горя-горького...

Чем ближе к Сарову, тем сильнее билось серд­це. Затрудняюсь себе дать отчет почему, но я силь­но в это время волновался. «Вот, батюшка, напра­во колокольня Дивеева монастыря», — говорит ям­щик... Да, — вот монастырь, который был так близок сердцу великого старца... Вот мы едем по дороге... А кто знает, не плелся ли когда-нибудь по этой же дороге согбенный старец, а за плечами у него сумочка с Евангелием?.. И каждый бого­молец, которого мы обгоняли, живо напоминал мне старца в белом балахоне, некогда здесь подвизавшегося...

Едем по лесу... две версты, одна верста... Вол­нуемся все сильнее и сильнее. «Вот, батюшка, в просеку направо будет на секунду виден монас­тырь»... Монастырь действительно мелькнул и исчез... Наконец, мы из леса выехали и оказались почти у самого монастыря, только внизу, под го­рой. Невольно снялась шляпа и рука сложилась для крестного знамения.

К Сарову подъехали, по нашему времени, око­ло шести часов, а по местному — около семи ча­сов вечера. Немалых хлопот стоило отыскать мне свое помещение. Спрашиваю одного послушни­ка, — «я при гостинице и ничего не знаю»; спра­шиваю другого, — «это вам укажет отец Васи­лий»; но где отец Василий, — мне так же мало известно, как и то, где моя комнатка... Наконец-то отведенное мне помещение было мне указано и открыто. Получил то, чего не ожидал. Уж слиш­ком хорошо и удобно! Комната при самых воро­тах, в два окна, с видом в монастырь, на соборы. В комнате койка мне и моему спутнику, стол, два кресла, умывальник... Полы, стены, окна, — все заново отделано. Белье чистое, новое, всюду по­разительная чистота.

Приехал я в монастырь в то время, когда над моей квартирой вверху началась служба: в больничной церкви, обращенной временно как бы в крестовую, служили всенощную (мои со­седи по корпусу, только на верхнем этаже, все присутствующие в Сарове владыки и отец на­местник нашей лавры, мой сосед и по этажу — В.К.С.). Наскоро мы омыли дорожную пыль, а ее было видимо-невидимо!.. И я поспешил в боль­ничную церковь, кажется, — во имя великому­ченика Пантелеимона, ко всенощной. Пели пев­чие тамбовские. Мне очень понравилось. Встре­тился в церкви с отцом наместником и архи­диаконом. Во время первого часа представился своему владыке (он приехал на час-другой по­раньше меня), взял благословение у находив­шихся в алтаре высокопреосвященного архи­епископа Казанского Димитрия и преосвящен­ного Тамбовского Иннокентия.

Сразу же после службы к величайшему удо­вольствию своему я узнал, что можно выкупать­ся с удобством в купальне на реке Сатис (монас­тырь расположен при слиянии реки Сатис с реч­кой Саровкой). К сожалению, в купальне оказалось слишком глубоко, а я, усталый с дороги, да еще в новом, незнакомом месте, не осмелился плавать. Тем не менее выкупался и совершенно ожил. Вспомнил свой Валдай... Купанье хорошее, но вода несравненно теплее нашей, валдайской. Вода чи­стая, что меня удивило... Бегают в ней мелкие рыбешки.

У монастыря жизнь бьет сильным ключом: всюду народ, народ и народ! В воздухе стоит по­стоянный гул, жужжанье какое-то от массы на­рода. Одни спешат в монастырь, другие выходят из монастыря, вероятно на ночлег. Наибольшее скопление народа можно наблюдать около церк­ви препп. Зосимы и Савватия, в которой временно поставлены святые мощи (церковь закрыта на ключ и никого туда не пускают), около могилки, в которой почивал преподобный, у его кельи и в Успенском соборе.

А сколько поучительного приходится видеть! Вышел я из тарантаса... Отыскал кое-как свою келью. Иду в монастырь... В церкви над воротами поют, помню, «Свете тихий...», нотное... А на ули­це море народное... Все без шапок, все молитвен­но настроены... Многие на коленях... Разве можно самому не заразиться общим настроением и не помолиться?.. С простым мужичком, с убогой ста­рушкой, смотрю, — стоит рядом и сенатор... Все в обители у святого угодника сравнялись, объеди­нившись в одном, — в глубокой вере в него, в беззаветной любви к нему...

Но вот загудел большой Саровский колокол… Народная лавина устремляется в Успенский со­бор ко всенощному бдению, к Саровскому все­нощному бдению... Вот, — служба не Афонская, правда, но зато Саровская: начавшись в семь с половиной часов вечера всенощная у саровцев обычно кончается в час ночи.

Несмотря на дорожное утомление спать я не мог... В мою келью постоянно доносился шум от богомольцев... Это непрестанное шарканье сапог: видимо, усталые богомольцы не столько ходили, сколько волочили ноги!.. Неизбежный гул, жуж­жанье!.. Прибавь сюда часы на колокольне, кото­рые динькают через каждые пять минут... С не­привычки все это только трепало меня и я уже за полночь вышел за монастырь на Сатис...

Со мной был Миша... Всюду движущиеся бо­гомольцы... В разных местах под горой и около леса костерки... Откуда-то доносится стройное пение... Прислушиваемся, — пение церковное... Замирает дыхание... Начинают явственно доносить­ся среди ночи чудные звуки песни «Со святыми упокой...» Это духовенство тамбовское не знает и ночного покоя, удовлетворяет народную нужду... Это оно служит и по ночам по преподобному панихиды!..

Впрочем, время мне отойти ко сну. Продол­жу письмо завтра. А пока, милый мой, прощай. Мои молитвы всегда о тебе и дорогой молодежи.

Одиннадцать часов вечера.

 

 

 

 

 

 

 

 

Оглавление | Словом о вере | О "Державной" иконе | О нашем храме

Расписание богослужений | Наши координаты | Фотогалерея